Новые главы не влезают в старый пост, поэтому переношу их в новый
Название: Город Обмана
Автор: Птица Ёж ( Йуууля )
Бета: Roxcity
Персонажи: До Кёнсу, Бен Бэкхён, Ким Чонин
Рейтинг: R
Жанр: повседневность, ангст
Предупреждения: ООС, нецензурная лексика, Кинк
Размер: Мини
Посвящение: для Особоопасный Диносан
Размещение: НИКУДА
Part. I - IV
Part.V
А между строк, повинуясь рефлексам,
Смеха глоток и две капельки секса.
Смеха глоток и две капельки секса.
Кёнсу ненавидел Ким Чонина. Нет, даже не так – Кёнсу хотел убить этого подлого мерзавца, потому что именно из-за него Кёнсу оказался в этой отвратительной ситуации. Он с самого начала знал, что вся эта затея не приведет ни к чему хорошему, и даже когда Чонин пытался убедить его в обратном, у Кёнсу все равно все это вызывало неприятную дрожь вдоль позвоночника. А теперь он, До Кёнсу – офисный планктон, гей, любитель Бойцовского клуба, крепкого неразбавленного алкоголя и песен A-HA – стоял посреди танцпола и смотрел на своего настоящего и своего бывшего парней, вытворявших на небольшой сцене настоящий секс под электронный бит Скриллекса или кого-то подобного ему. До Кёнсу всем сердцем ненавидел Ким Чонина.
После того, как они переспали (Кёнсу не мог назвать то, что произошло между ними, «занимались любовью»), практически ничего не изменилось. Чонин не стал понятнее и ближе, но хотя бы не отдалился. Для него все так же не существовало границ и понятия «правила приличия», но и Кёнсу перестал изображать из себя мистера нерешительность и скромность. Хотя до сих пор, когда становился инициатором поцелуя, у него от волнения подгибались колени, и желудок сжимался от страха вперемешку с предвкушением. Преодолевать этот порог каждый раз было невыносимо, и Кёнсу не понимал, в чем дело – с другими его парнями, любовниками, пассиями было намного легче – не было этого ужасного чувства, будто перед прыжком в бездну. Уже в этом Чонин был особенным. Кёнсу именно за это его ненавидел.
Потом Кёнсу заметил – Чонин стал позволять себе намного больше, чем было до этого. Хотя бы в плане их свиданий. Он с четверга уговаривал Кёнсу пойти в клуб, и до субботнего вечера Кёнсу стойко держал оборону. Стоило помнить, что последний его поход в подобного рода заведение, не по своей воле при чем, обернулся разрывом отношений с Крисом и совершенно глупым спором с Бэкхёном. А Чонин и не думал от него отставать. Это не было жестким прессингом в духе «я хочу туда, и точка», нет. Чонин подталкивал мягко, одурманивал, сводил с ума намеками и просто напросто профессионально выносил Кёнсу мозг. Последней каплей стала пародия на стриптиз в квартире Чонина у барной стойки, когда сам владелец квартиры изящно извивался под музыку, а потом взял и кинул возбужденного Кёнсу. Ушел, как выразился сам Чонин, за сигаретами. Когда же он через несколько минут вернулся, Кёнсу набросился на мерзавца в попытке то ли убить, то ли изнасиловать. Чонин не дал Кёнсу исполнить столь коварные планы по соблазнению, прижав того к полу, и Кёнсу все-таки пришлось согласиться на эту глупую затею с клубом, хотя ему так хотелось в кои-то веки изобразить из себя хоть что-нибудь такое, когда можно пнуть коленом в пах и уйти, громко хлопнув дверью. К сожалению, это было невозможно по тем причинам, что у самого Кёнсу от возбуждения все плыло перед глазами, а Чонин, практически лежавший на нем и прижимающийся определенными частями тела, не добавлял ясности мыслям.
И вот, в субботу вечером Кёнсу стоял у зеркала и критически смотрел в собственное отражение. Отражение ему, мягко говоря, не нравилось, и до зуда в пальцах хотелось плюнуть на все, натянуть свои старые спортивные штаны, растянутую майку, и засесть у телевизора с чашкой кофе или чего покрепче. Но обещание есть обещание, и выполнять его однозначно надо, тем более Чонин вполне мог его в этих самых штанах и майке закинуть на плечо и прямо в таком виде притащить в клуб. Кёнсу вновь вздохнул и неуверенно расстегнул пару пуговиц на своей черной рубашке. Он в этой рубашке, совместно с черными джинсами-скинни, бледной кожей и растрепанными волосами, смотрелся немного мрачновато и безлико. Но накладывать какой-то мэйк-ап или напяливать на себя бижутерию не хотелось, поэтому Кёнсу решил, что для Ким Чонина и такого хватит. Ровно в десять вечера он спустился вниз на улицу к своему скучающему парню и лишь страдальчески закатил глаза на одобрительный хмык (или это был сдержанный смешок – Кёнсу так и не понял).
Клуб ожидаемо был тесным, прокуренным и будто бы пропитанным алкоголем. Чонин уверенно, подхватив за локоть, вел его через толпу прямо на середину танцпола. Кёнсу пожалел, что не принял ничего крепкого перед отъездом, потому что танцевать, отдавая всего себя, на трезвую голову он не мог и не умел. А Чонин, по всем канонам, оказался превосходным танцором. Кёнсу не мог расслабиться и отпустить себя и лишь неловко переставлял ноги в подобие танца, когда Чонин перед ним был воплощением идеала, ловко следуя тактам музыки, перетекая, двигаясь так, словно костей в нем не было. Кёнсу завидовал этой раскованности, этому таланту, он хотел уметь так же избавляться от мыслей в голове и чувствовать только бит вместо биения сердца. Но не получалось. Из-за всего этого напряжения он едва не вскрикнул, когда его со спины кто-то обнял. Чонин улыбнулся неизвестному, и Кёнсу развернулся и почти уткнулся носом в обнаженные ключицы О Сехуна.
Ему захотелось ударить Чонина по лицу.
Сехун покрасил волосы в кипенно-белый, выбрил виски, сделал два прокола в ушах и, казалось, повзрослел на пару лет. А еще он ярко улыбался Кёнсу, словно они были старыми добрыми друзьями. Кёнсу было нестерпимо смотреть на такого Сехуна, откровенно сексуального, такого раскрепощенного, такого же, как сам Чонин. Ему хотелось никогда не знать такого Сехуна и оставить его в памяти как невинного мальчика, которому Кёнсу разбил сердце. Такой повзрослевший ребенок разбивал сердце самому Кёнсу. Чонин что-то прокричал, и Сехун засмеялся. Они вдвоем провели по шее Кёнсу, а потом исчезли в толпе. Он как никогда почувствовал себя сломанным. А потом погас свет, вырубилась музыка, и в ушах стал нарастать шум как от приливной волны. Кёнсу чуть не снесло толпой, занявшей весь закуток у небольшого помоста, который с трудом можно было назвать сценой. Вспыхнул свет, и у Кёнсу остановилось сердце.
Чонин и Сехун словно принадлежали друг другу. Они двигались так, будто у них был один разум на двоих, как в том фильме, сценарист которого явно посмотрел Евангелион в свое время. В музыке не было ничего красивого и, честно говоря, она Кёнсу совсем не нравилась. Но слова и движения танца прочно выжигались в мозгу, на внутренней стороне век, заседали в памяти. I hate you, everything about you, don't wanna be in love with you no more Don't ever try to touch me again, i loved you so much, oh baby, but then, oh… Это было предназначено только Кёнсу, ему одному. И он прекрасно это понимал и не мог оторвать взгляда от контраста резкого Сехуна и плавного Чонина. Для остальных – они оба ненавидели друг друга, для Кёнсу – ненависть была направлена на него одного и сжигала дотла.
Чонин с Сехуном закончили, а Кёнсу стоял посреди безумной толпы, не в силах ни пошевелиться, ни оторвать взгляда от вновь затемненной сцены. В его груди сломались шестеренки, они медленно проворачивались со скрипом, трескаясь при каждом обороте, осыпаясь проржавевшим железом. Сехун и Чонин подошли к нему вместе, смеясь и переглядываясь. Улыбка сползла с лица Чонина, как только он посмотрел в глаза Кёнсу. Лица Сехуна сам Кёнсу не видел – тот так и предпочел оставаться позади него.
Кёнсу смотрел в лицо Чонину и не знал, чего еще ожидать, каких сюрпризов, которые в очередной раз вывернут его душу наизнанку. Сехун вновь обнял его со спины, а Чонин, подойдя вплотную, положил свои ладони на бедра, направляя, управляя движениями. Сердце билось где-то в глотке, когда Сехун впился в его шею зубами, и Кёнсу откинул свою голову ему на плечо. Перед глазами мелькали вспышки стробоскопов, а в ушах шумел прибой вместо музыки. Они двигались как единое целое. Пальцы Чонина до синяков стискивали его бедра, руки Сехуна уже давно гуляли под рубашкой, оглаживая напряженный живот. Кёнсу казалось, что он сходит с ума. Чонин с Сехуном медленно целовались, вжимая Кёнсу друг в друга, и всем троим было глубоко наплевать на остальных, впрочем, как и окружающим на них.
Кёнсу таял, Кёнсу плыл, словно его заставили выпить бронепоезд из шестнадцати шотов. Он чувствовал волну эйфории, поднимающуюся изнутри, поднимающую его. Ещё чуть-чуть, и он взлетит. Кёнсу едва понимал, что происходило – Сехун подцепил своими пальцами его за подбородок, разворачивая лицом к себе, и глубоко поцеловал, и если бы не Чонин, все так же придерживающий, вжимающийся своими бедрами в тело Кёнсу, он бы упал от чувства беспомощности и слабости. В голове было пусто, а музыка наконец достигла его слуха, взрываясь, больно ударяя по барабанным перепонкам. Кёнсу задыхался и, кажется, умирал, сгорая, как феникс в своем собственном пламени. Ещё чуть-чуть, и вспыхнет весь этот чертов клуб вместе со всеми подростками, студентами, извращенными парочками, Чонином, Сехуном и самим Кёнсу.
Когда они наконец оторвались друг от друга, Чонин развернул Кёнсу к себе спиной, цепляясь большими пальцами за шлевки его джинс. Сехун улыбнулся и провёл своей ладонью сначала по щеке, а потом и по губам Кёнсу и растворился в толпе. В груди отпускал болезненный узел, а камень, что мешал дышать, жить, существовать, рассыпался песком. Чонин прикусил мочку его уха, а затем прошептал так, что было слышно даже через весь этот шум:
- Это последний раз, когда я разрешаю другому парню прикасаться к тебе.
Кёнсу задрожал, а Чонин всё так же, не расцепляя рук, продолжил вести в танце. Кёнсу чувствовал себя как глубоко-глубоко под водой, на глубине, где не пробивается свет, а рыбы – неведомые чудовища. И все это давит, давит, давит с огромной силой на тебя, распластывает по дну, размазывает в лепешку. Кёнсу дернул руки Чонина в стороны, повернулся на пятках и вжался в такое знакомое горячее тело, запрокидывая голову, ища губы. Чонин позволил ему дышать на этой глубине.
Сегодня Кёнсу чувствовал это в поцелуях своего парня – все изменилось, если не совсем, но хотя бы на чуть-чуть, дав шанс жить. Сегодня часть болезненного прошлого ушла, оставляя за собой тепло и грусть. Сегодня До Кёнсу, офисный клерк, любитель тяжелой музыки и крепких напитков, начал становиться целым.
Don't even try to hold it back, just let go.
Tie me up and take me over till you're done,
'til I'm done.
Tie me up and take me over till you're done,
'til I'm done.
Part. VI
I dance with a million devils,
Die from a lie for sin.
Made love to a million angels.
Murder a million men.
Die from a lie for sin.
Made love to a million angels.
Murder a million men.
Небо напоминало собой рисовый пудинг: однородная масса густых облаков без единого просвета. Город словно накрыло огромным блюдом: огромным и бездонным. Такого снегопада Сеул не видел уже очень давно. СМИ говорили людям быть как можно более осторожными, из них следовало, что дорожная техника не справлялась с таким количеством осадков. Интернет взрывался истерией недовольных, твиттер пестрил полными негатива комментариями, юзеры обвиняли во всем русских и американцев за испытания тайного климатического оружия.
Кёнсу сидел за рабочим столом и задумчиво смотрел в окно. Работать не хотелось от слова совсем, как, впрочем, и просто просиживать оставшиеся рабочие часы. Он думал о том, что хорошо было бы позвонить Чонину, уговорить того сбежать с работы, словно парочка школьников, прогуляться в парке, посетить дворец, сделать снежных ангелов, а потом, когда будет совсем невыносимо от холода и мокрой одежды, завалиться в какую-нибудь забегаловку и поесть горячей лапши. А еще, может быть, если будет желание и силы, посетить башню Намсан. Глупо все это было, слишком свободно и легко воспринималась окружающая реальность. Такие мысли не должны были посещать Кёнсу, уж точно не сейчас. Эти мысли могли бы принадлежать целому человеку, тому, кто любит и любим, коим Кёнсу себя не считал. Эти мечты заставляли чувствовать себя легче воздушного шарика, легче белых хлопьев снега. А ведь он не раз убеждался, что чем выше ты поднимешься, чем ближе твои крылья будут к солнцу, тем на большее количество осколков разлетишься при падении. Но Кёнсу все же не мог перестать улыбаться, как ни старался себя одернуть, уголки губ нет-нет, да ползли вверх. Со стороны это наверняка выглядело пугающе, тем более, коллеги Кёнсу привыкли, что он всегда безразлично спокоен, или же мрачен и угрюм. Хотя, может, и не было все настолько плохо. Тот же Чанёль, заглянувший в их отдел, чтобы перекинуться парой слов с Чондэ, хлопнул Кёнсу по спине и сказал, что тот определенно лучше выглядит, гораздо счастливее, чем обычно. И даже вопль самого Чондэ с другого конца кабинета о том, что Кёнсу уж совсем неприлично счастлив для такого паршивого дня, Чанёля не смутил. Он только подмигнул и направился в сторону возмущенного Чондэ, что заставило Кёнсу улыбнуться еще шире. Но, чисто для профилактики, Кёнсу показал своему коллеге средний палец. Имидж мрачного и нелюдимого человека все же держать стоило.
Приближался перерыв на обед, и нужно было решать, стоит ли травиться в офисном буфете или же попытать счастья в Макдональдсе, находившемся через дорогу от работы. Обед в Макдо – это как час-пик в метро, отвоевывать столики надо было с боем, так же, как и еду. И за свою порцию картошки-фри с сырным соусом, наггетсов, роял-чизбургера и колы приходилось отдать немало нервов и драгоценного времени. Со свободными местами все ожидаемо было плохо; из коллег, видимо, никто не рискнул выйти из офиса. Кёнсу перешел в дальний от касс зал в надежде найти хотя бы одно свободное место, на полноценный столик рассчитывать не приходилось. Бекхёна, сидящего в самом углу и изучающего что-то на своем планшете, Кёнсу заметил не сразу. Он замер на мгновение, но потом целенаправленно направился к Бекхёну – все же единственным свободным стулом пренебрегать не стоило. Подойдя к нему, Кёнсу лишь кивнул в ответ на слегка заинтересованный взгляд, опустил на пластиковую столешницу поднос и сел. В последнее время они нечасто сталкивались с Бекхёном, а если и приходилось пересекаться, то все заканчивалось взаимным игнором, и обоих данное положение устраивало. Кёнсу уж точно. Сейчас же упорное желание представить, будто они друг друга не знают, лишь сбивало аппетит.
Телефон Кёнсу зажужжал, оповещая о входящем смс. Кёнсу мельком глянул на экран, нахмурился, взял телефон в руки, а потом резко выдохнул.
Ким Чонин
Я поскользнулся, упал в сугроб и потянул спину. ТТ ТТ
Так что ты, как самый лучший парень на свете, должен мне массаж~
Я поскользнулся, упал в сугроб и потянул спину. ТТ ТТ
Так что ты, как самый лучший парень на свете, должен мне массаж~
К сообщению прилагалась фотография развороченного снега и части ноги Чонина, попавшей в кадр. Кёнсу прикрыл рот ладонью и фыркнул. Его парень порой напоминал забавного щенка, этакого непоседливого далматинца, который делал все, чтобы привлечь внимание хозяина. Кёнсу не выдержал и снова фыркнул.
- У вас что, все еще конфетно-букетный период не закончился? Или же ты просто боишься прикоснуться к своему мальчику? А, знаю, он тебя просто не хочет, – выражение лица Бекхёна можно было назвать скучающим, но его выдавало раздраженное постукивание кончиками пальцев о край подноса.
Кёнсу оторвался от экрана телефона и посмотрел на него. Бекхён был как всегда безупречно красив и, если честно, чисто физически он все еще привлекал Кёнсу, но… Многое изменилось, и кому, как не ему было знать, насколько Бекхён бывал непредсказуемым и жестоким. А пляска на одних и тех же граблях не входила в число многочисленных хобби Кёнсу, так же, как церебральный односторонний секс. Проще говоря, он не хотел отношений, в которых бы его мозг оказался жестоко и извращенно изнасилован, а нервы окончательно и беспросветно вымотаны.
- Мммм… нет, просто иногда он бывает чересчур милым даже для своего возраста. Правда, я иногда жалею, что это бывает не так часто, - Кёнсу изобразил вежливую улыбку и вернулся к своему обеду.
- Так, значит, у вас все хорошо? – Бекхён перестал смотреть куда-то мимо Кёнсу. – И ты совсем не боишься, что его «кто-нибудь» уведет?
- О, поверь, в ком-ком, а в Чонине я полностью уверен, – Кёнсу промокнул губы салфеткой и поднялся. – Приятного аппетита, кстати.
- Я недавно видел того мальчишку на остановке, ну на той, что возле офиса, - негромко произнес Бэкхён. – Мальчишку, которого ты так жестоко бросил. Ммм, так вот я тут подумал, может быть, мне его приласкать, как ты считаешь?
Кёнсу резко развернулся на пятках, поставил поднос на столик, глубоко вздохнул и наклонился как можно ниже к Бекхёну, смотря на него сверху вниз.
- Послушай, Бекхён, тебе это еще не надоело? Уж слишком эта игра напоминает возню в песочнице, борьбу малышни за самую лучшую игрушку, не находишь? И да, - Кёнсу схватил Бекхёна за галстук и притянул как можно ближе к себе. – Если ты решишься хоть на немного приблизиться к Сехуну, даже, допустим, подружиться там, поверь, ничем хорошим для тебя это не обернется. И если не я, то «кое-кто» другой повозит твоим симпатичным личиком об асфальт.
Кёнсу резко выпустил галстук из рук и выпрямился. Оставаться здесь еще хоть на пару минут катастрофически не хотелось, поэтому он вышел на улицу, даже толком не застегнув пальто, оставляя растерянного Бекхёна с двумя подносами на столе и выпачканном в каком-то соусе галстуке. Номер Чонина набрался как-то на уровне рефлексов.
- Привет, как ты смотришь на то, чтобы вечером прогуляться в парке? И да, массаж я гарантирую…
Прогуляться так и не удалось, но зато Кёнсу смог уйти с работы пораньше и наконец добраться до того самого кафе, где работал Чонин. Видеть его в рубашке с чуть подогнутыми рукавами, с аккуратной прической и вежливой улыбкой было чем-то новым, и Кёнсу не мог сказать, нравится ему такой Чонин или нет. Тем более, когда его парень ввязывался в флирт с симпатичными молоденькими посетительницами. Хотя Кёнсу конечно же понимал, что иначе Чонин себя вести не мог, его поведение тоже являлось своеобразным дресскодом. Вежливый и красивый бариста тоже был товаром. Кёнсу заказал себе простой американо с парой кусочков сахара и уселся за один из ближайших столиков, стараясь не смотреть в сторону своего парня. Что-что, а ревность в их отношениях была излишней. Через пару часов, а может быть и вечностей, глаза Кёнсу накрыли знакомые теплые руки, а он даже не заметил, как кафе опустело – так засмотрелся на заснеженную, полную рождественских гирлянд улицу. Чонин помог ему натянуть пальто, передал что-то засыпающему за стойкой администратору, и они наконец вышли на улицу. Путь до дома Кёнсу занял около часа по пробкам; на метро было бы во много раз быстрее, но Чонин заявил, что устал от людей за весь этот день и не желает больше видеть ни одного лица, и Кёнсу был с ним согласен в глубине души, поэтому пришлось потратиться на такси. Остаток вечера они провели за приготовлением пасты, ужином, а потом Чонин напомнил ему о массаже, причем выглядел до того невинно, что не верилось, вот совсем не верилось, в его больную спину. Кёнсу вздохнул, помог ему стянуть футболку, уложил на диван и уселся на бедра. Правда, потом он вспомнил о согревающей мази, валявшейся где-то в недрах кухонного шкафчика, так что пришлось идти за ней. Первые пару минут они просто молчали, Чонин наслаждался массажем, Кёнсу сосредоточенно растирал ему спину, чувствуя, как под ладонями расслабляются практически каменные мышцы. Похоже, о больной спине Чонин не лгал. Повествование о дневной стычке с Бекхёном началось как само собой разумеющееся. Чонин напряженно слушал, а потом как-то резко выдохнул, и Кёнсу замолчал.
- Знаешь, скоро истекает срок нашего с тобой договора.
- Я, - задохнулся Кёнсу, переставая водить кончиками пальцев по коже Чонина. – Я думал, что он бессрочный… то есть, так скоро?
Чонин под ним зашевелился и, видимо, уткнулся лбом в сложенные руки. Голос его звучал глухо, но отнюдь не расстроено, да и не радостно – скорее, как-то задумчиво, словно сам Чонин не верил в то, что говорил.
- Ну, суть твоего спора с Бекхёном была в том, найдется ли человек, который тебя полюбит настолько, что для него будешь существовать только ты, разве нет?
- Но… - Кёнсу уткнулся в лопатки Чонина, он надеялся, что будет звучать не слишком растерянно и жалко. – Разве я… разве мы это доказали?
- А разве нет? Ты еще не понял? Суть не в том, чтобы показывать такого человека, как комнатную собачку, преданно лижущую твои руки, нет. Главное, чтобы ты был готов защищать того, кого любишь, и верить в него, - Чонин вновь завозился, и Кёнсу позволил ему встать. – И ты это доказал.
- А заключить новое соглашение я не могу? – Кёнсу посмотрел в напряженную спину Чонина. – Видимо, нет, – он глубоко вздохнул. – Но ты же меня не бросишь, хотя бы до Рождества?
Объятия Чонина были как всегда теплыми и надежными, а поцелуй в лоб заставлял чувствовать себя намного младше.
- Нет, конечно нет. До конца этого года соглашение действует.
- Хорошо.
Кёнсу не чувствовал себя обиженным, подавленным. Он не чувствовал той горечи, что одолевала его, когда изменил Крис, и не было той боли, когда он сам бросил Сехуна. Лишь легкая грусть. И, наверное, благодарность.
Не все лекарства сладки. В большинстве своем они жгут и горчат. Ким Чонин оказался не самым худшим из микстур и таблеток.
I will save
You from yourself
Time will change
Everything about this hell
Are you lost?
Can't find yourself
You're north of Heaven
Maybe somewhere west of Hell
You from yourself
Time will change
Everything about this hell
Are you lost?
Can't find yourself
You're north of Heaven
Maybe somewhere west of Hell